Нещодавно одна скандальна тітка (дамою її назвати якось язик не повертається) у властивій їй хамській манері спробувала мене публічно висміяти за те, що у своїй книзі «Буджак: у времени в плену» серед джерел видання я назвав художню літературу. Мовляв, як може подібна література бути джерелом нехай навіть і для науково-популярного видання. Так ось, впевнено заявляю, що може, якщо це мемуари, тобто спогади сучасників. До наукової літератури їх точно не віднесеш хоча б тому, що вони містять емоційні оцінки самого автора, а часом навіть використовують художні прийоми. Яскравою ілюстрацією цього твердження може бути видання «Поляки на Нижньому Дунаї» авторства Костянтина Леонт'єва, що побачило світ 1883 р.

У мемуарах, зокрема, міститься маса маловідомих фактів з життя Ізмаїла у другій половині ХІХ ст. Але спочатку про самого автора книги. Костянтин Миколайович Леонт'єв (1831 – 1891) – російський дипломат; мислитель релігійно-консервативного спрямування: філософ, письменник, літературний критик та публіцист. У період перебування Ізмаїла у складі Князівства Молдова, а пізніше Румунії (1857–1878) він жив і працював російським консулом у румунському місті Тульча. При цьому часто наїжджав до нашого міста. З 1861 по 1863 він служив російським консулом в Ізмаїлі. До і після цього в Ізмаїлі Костянтин Миколайович бував неодноразово. Саме тому відразу в кількох своїх роботах він ґрунтовно згадує життя Ізмаїла та побут його населення, що для патріота своєї малої батьківщини може становити великий інтерес. Наведу кілька фрагментів вищезгаданих мною мемуарів (цитую мовою оригіналу): «Этот унылый город (Ізмаїл – І. О.) не менее Тульчи поразил меня своею великороссийскою физиономиею. У пристани австрийского речного парохода (на котором я из Тульчи приехал нарочно, чтобы сделать визит моему милому соседу и сослуживцу, Павлу Степановичу Романенко, императорскому агенту в Измаиле), - у этой австрийской пристани на молдавском берегу меня встретили русские извозчики: в кучерских кафтанах и круглых шляпах, на пролетках, с дугами и пристяжками! На улице, как и в Тульче, попадались мне яркие сарафаны и серые поддевки; собор напомнил мне наш калужский собор и столько других храмов наших, построенных по «казенному» образцу недавней старины, той плохой и безвкусной старины, от которой мы стали постепенно освобождаться только разве с половины царствования государя Николая Павловича. Высокая, круглая, обыкновенная колокольня со шпилем; купол над церковью... Точь-в-точь - Мещовск, Калуга, Юхнов. Бульвар, слишком уже правильный, прямые дорожки, а около этого бульвара - фонари на полосатых деревянных столбах; улицы прямее тульчинских, по плану; невысокие дома, гостиный двор, в лавках кумач на рубашки, которого я давно уже не видал. В соборе служба пополам - на нашем церковном языке и на языке румын, столь карикатурно напоминающем язык Данта и Петрарки! Звон в соборе совсем не такой, как у староверов в Тульче, - этакий прекрасный, величавый, тот самый звон, которому каждый из нас привык внимать с детства с благоговением и вздохом любви даже и тогда, когда ослабела случайно та вера, которая научила нас любить эти многозначительные звуки...

…Я помню один мой приезд в Измаил (не первый). Это было в начале зимы, в сумерки; становилось уже холодно; шел густой снег; но падая, он скоро таял; Дунай еще не замерзал, и пароходы ходили. Мы причалили. Я сел на пролетку парою и, осыпаемый снегом, ехал медленно по грязи и смотрел с невыразимым чувством, с любовью, которой я объяснения не в силах дать, на темные, почти безлюдные улицы и светящиеся окна этого тихого «казенного» русского города!.. В соборе ударили ко всенощной...

Через несколько минут я сидел в гостиной у Павла Степаныча... Самовар на столе, печка топится так жарко и приветно... О, родина, родина моя!..

Вообразите - в гостиной по углам, как у нас, две выгнутые полукругом печки и штукатурка даже на стенах полосатая, - желтая полоса и белая!.. Я верить не хотел, что я не у соседа помещика в гостях, а у консула на чужбине!..

После хорошего ужина и доброй, веселой беседы я лег на прекрасную, свежую постель, на голландское белье, и, накрывшись шелковым хозяйским одеялом, спать не стал и не мог... Отчего? Я в первый раз в этот вечер (я его никогда не забуду) раскрыл «Войну и мир». Раскрыл - и до утра уже заснуть не мог!

И в Тульче я был как будто дома, а в Измаиле еще больше. В турецкой Тульче я видел Русь мужицкую, свободную какую-то; Русь пьяную, очень пьяную, положим, но независимо бытовую, самое себя без всякой внешней помощи охраняющую. В молдавском Измаиле я видел, и чувствовал, и слышал другую Россию: Россию дворянскую, правильно православную, чиновничью, если хотите. Но я не знаю, которую из них я больше любил!.. Тульчинская, бытовая Русь, свободно и с мужицкою небрежностью разбросавшая свои хатки туда и сюда по горе, над рекою, была новее для меня, любопытнее; разлинованная по общегубернскому плану, Россия Измаила была ближе мне, знакомее той... В этой отошедшей тогда (и возвращенной теперь) юго-восточной Бессарабии оставалось много русских людей под румынскою властью; большинство их, вероятно, считало свое политическое положение временным; даже многие из молдаван были того же мнения. Кроме того, под румынскую власть перешло довольно много болгарских колоний в Бессарабии, и румыны поспешили лишить их тех особых прав и местных учреждений, которыми одарила их издавна Россия…».

Такий ось екскурс у минуле нашого міста очима розумної та спостережливої людини. 

Ігор ОГНЄВ.

Джерело: Измаил: дела давно минувших дней, Ігор Огнєв