Багато цікавих деталей культурного життя Ізмаїла минулих десятиліть можна почерпнути зі спогадів наших земляків старшого покоління. Сьогодні я хочу запропонувати до вашої уваги невелику добірку на задану тему. Цитати даю мовою оригіналів у соціальних мережах.

Рита Фінкельштейн (колишня працьовниця Ізмаильської типографии, пенсіонерка. Нині жителька Нью-Йорка):

«…Я помню Александру Ивановну Садовскую, по-моему, она была актрисой Измаильского областного театра … Когда мне было лет 9-10, я записалась в драмкружок Дворца пионеров и школьников, того, нашего любимого на Котовского, где у дверей стояли гипсовые статуи пионера и пионерки, отдающих салют, а со стороны проспекта Суворова в нише была замечательная скульптура какой-то греческой богини, или, возможно, бессарабской красавицы. На второй этаж вела скрипучая лестница, в моей памяти то ли бордового цвета, то ли коричневого, но всё было завораживающе для меня.

У Александры Ивановны лицо было очень напудренное, с румянами, такой макияж советского периода… Но она, естественно, отличалась от многих. Голос был хорошо поставлен, чёткий, звонкий, я бы даже сказала, командный. Отбор на актрису погорелого театра я прошла, но выступить мне не пришлось, хотя роль дали. Немного я была огорчена, что меня не признали одной из лучших красавиц драмкружка, но, видимо, для Александры Ивановны я считалась характерной «актрисой». Роль бабки в пьесе «Волшебная мельничка»... По-моему, была одна репетиция... А потом моя карьера закончилась, кажется, Александра Ивановна, тоже передумала преподавать, т. к. видимо, не видела перспективы. Мой талант засох на корню во Дворце пионеров, но в нашей первой школе имени Суворова, я участвовала в спектаклях, конечно, играла возрастные роли.

Михаила Кисица (режисера Ізмаїльської облфілармонії, потім обласного драмтеатру – І. О.) помню. Я работала в типографии, а он приходил к нам заказывать афиши для его театра... Запомнился этот человек своим приятным голосом, своей интеллигентностью и внешним, очень импозантным видом…».

Megy Kravitz (Фінкель), корінна ізмаїльчанка, яка зараз проживає в ізраїльському поселенні Баркан:

«… Мои мама и папа, Бина и Александр Финкель, играли в коллективе театра в Доме культуры вместе с Клавдией Воронковой ещё при Михаиле Соломоновиче (Кісіце – І. О.). Портреты всёх актеров висели в фойе…

Я была на всех репетициях, на всех примерках костюмов к спектаклям, на всех спектаклях. Я выросла в коллективе и потом играла в детском театре».

Олександр Кирилюк, колишній ізмаїлець, нині проживає в м. Торонто (Канада):

«Лёлины родители работали в Доме культуры, напротив нашего двора, по Железнякова(зараз будинок по пр. Незалежності, 22 – І. О.), в бывшем румынском кинотеатре. Их долгие семейные ссоры закончились разводом и разделом квартиры. Из угловой комнаты пробили дверь на кухню – благо, стена там из гипсовых блоков, где мы с Лёлей и сидим в ожидании родителей. На проспект выходит один общий большой балкон, но дверь на него – только из комнаты отца. С чувством страха, что Лёлин отец нас застанет, мы выбираемся на балкон через окно и смотрим на катающуюся на велосипедах по «Школьному» проспекту (пр. Незалежності/Суворова – І. О.) молодёжь. У девушек велосипеды женские – без верхней перекладины-рамы, с цветастой сеточкой над задним колесом, чтобы юбка не попадала в спицы.

Приходит Лёлина мама, берёт гитару и поет песню, которую почему-то теперь все забыли: «Белые, как …ветер кудри шевелил, где-то под Одессой он голову сложил». Эту песнь она пела часто, можно сказать, только её и пела. А наиболее популярными в те времена были «Катюша», «Не страшна нам бомбежка любая» (эту распевали в детсаду все подряд), «Мари» («О, Мари всегда мила, всех она с ума свела… Мари умет петь и танцевать, но не умеет стряпать и стирать»), «Ганзя» («Ганзя чудо, Ганзя птичка, Ганзя цяця-молодичка») и, конечно, «Ой, дівчино, шумить гай, кого любиш, забувай-забувай»).

Их теперь никогда и нигде не слыхать, а в те времена штатные работники районного Дома культуры исполняли их постоянно, наполняя своими натруженными голосами весь условный невидимый сферический купол своих концертов. Помню дует таких певцов, с прекрасными, сильными, почти оперными голосами, но явно неудовлетворенными своим статусом, что проявлялось, наверное, в чрезмерно аффективном исполнении (как говорится, с «нездоровым энтузиазмом»). Этот вывод я делаю ещё и на основании отвратительного мордобоя, затеянного нашими «работниками культуры» на пороге своего интеллигентно-угодного учреждения после приезда с гастролей по селам сразу после выхода из автобуса (наверное, не без влияния бессарабских вин, коих они уж никак не могли во время этих поездок избежать)».